Александра Цыганова: даже проходить мимо интерната им. Чокана Валиханова было страшно
Поделиться с друзьями
Прослушать статью
Сегодня утреннюю историю о воспитательных методиках вам расскажет главный редактор газеты Брединского района "Сельские новости" Александра Цыганова.
1988 год. Летом перед первым классом школы я была предоставлена самой себе. Родители — на службе (они военные), сестра Зоя третьеклассница — сначала в пришкольном лагере, потом ещё где-нибудь. Бабушек рядом, чтобы присмотреть, у нас не имелось: папа офицер, поэтому мы жили далеко от родни — в Казахстане, городе Аягузе.
С прилавков уже исчезло изобилие товаров, в разговорах часто употребляли новое слово "дефицит". Нам, советской детворе, по сути не было до этого дела, только за двумя исключениями. Пропали и наши "деликатесы" — жевательная резинка и мороженое.
Однажды мама звонит с работы.
— Саша, в военторг привезли мороженое. Послушай внимательно: надо взять баночку с крышкой и пойти. Очередь я заняла, деньги занесу. — Прямо в банку мороженое?— изумилась я. — Не в бумажные стаканы? — Ну, слушай, что говорят, — занервничала на том конце провода мама. — В банку, в литровую. Только расчешись и оденься прилично. И давай побыстрее: мороженого привезли мало, а желающих много.
Рекомендации по внешнему виду следовали, чтобы не было стыдно перед сослуживцами в магазине. Он располагался прямо на территории их воинской части, где мама служила связисткой.
В общем пришла я в магазин. Мама встретила, поставила в очередь и убежала на свой коммутатор. А я дождалась, когда потоком людей меня подтолкнут к прилавку, и из большой алюминиевой фляги черпаком нальют в банку подтаявшее мороженое.
Надо ли объяснять, что я не шла с этой банкой в сетчатой авоське — я летела. Преодолела по пути и привычную дырку в бетонном заборе, высокие теплотрассы, и чувствовала себя самым счастливым человеком во всём Советском Союзе.
Дома, как и велела мама, поставила мороженое в холодильник и стала ждать, когда все придут домой. Мама особо подчеркнула, что мороженого должно хватить на всю семью. Он это сказала, когда оставляла меня в магазине, и ещё разок, когда позвонила и удостоверилась, что я дома. Ожидание тянулось долго. А я же не железная.
В общем, я открыла банку, и немного подравняла сверху вкусную пенную горочку. "Совсем даже незаметно", — мысленно оправдалась я.
Походила-походила. Думаю, ну что я там, совсем ведь скромно попробовала, можно и еще чуть-чуть. И снова вернулась к холодильнику. Открыла полиэтиленовую крышку на литровой банке мороженого, и съела ещё пару ложек. Закрыла.
Снова позвонила мама со смены.
— Зоя дома? Нет? Ну, ладно. Заигралась где-то. Придёт. Я вечером в восемь приду, и папа примерно так же. А ты не жди, поешь макароны по-флотски. В холодильнике.
В холодильнике. А про мороженое не спросила. Совесть за моё скромное преступление примолкла, и в холодильнике я снова выбрала не сковороду с противными макаронами, а заветную банку. Короче, я прикладывалась к мороженому ещё несколько раз.
"А, снова незаметно, я же чуть-чуть…"
"Подумаешь, скажу, что мне не полную банку налили…"
"Скажу, и так не полную налили, а мороженое тогда ещё таким жидким не было, а потом растаяло и стало меньше…"
"Ладно, скажу, что и так неполная банка была, да потом уплотнилась, и я всего пару ложек съела…"
Когда в банка была уже наполовину пустой, пришла Зойка.
— О, мороженое! Ты сама в магазин ходила что ли? — Да, — говорю. — Вот видишь, только полбанки нам мороженого досталось.
Наврать Зойке было не стыдно. Она меня втихаря часто обижала и гулять с собой не брала, поэтому мне во дворе нашей двухэтажки мне приходилось играть с соседом Витькой.
— Зоя, может быть попробуем мороженого?— попыталась привлечь сестру к соучастию в преступлению я. — Немножко, чтобы незаметно было?
— Не надо, мама же сказала не трогать. Потом влетит. Я не буду.
Зоя была примерной школьницей, отличницей и гордилась октябрятским значком. Аккуратная и маме помогала. А у меня в семье был другой имидж. Если что-то разбито, испорчено, помято или порвано — это ко мне. Меня и маленькую Сашенькой никогда не называли, а только строго по-военному — Саша.
В общем, Зоя на мою провокацию не купилась. Поела макарон по-флотски, и снова убежала на улицу.
А я осталась один на один со своим раскаянием. Настроения играть с Витькой не было. День как назло тянулся очень долго. И в холодильнике по-прежнему ещё оставалось мороженое.
"А пропади всё пропадом, всё равно уже накажут", — решила я, достала банку и доела почти до конца.
А уж потом побежала к Витьке. Чего сидеть и горевать в одиночку.
Со своими детьми Лена и Семен не сюсюкают, разговаривают на равных, многое стараются показать личным примером. Лена поделилась основными правилами, которых придерживается в воспитании.
В общем вечером за ужином мама спокойно так, подмигивая папе, говорит:
— У нас там где-то мороженое было. Саша, достань-ка.
Я поплелась к холодильнику, достала банку и разревелась с ней. Папа не понял, а мама спрашивает:
— Куда делось мороженое?
Зойка сразу начала отпираться, что это не она:
— Там в обед уже полбанки было, и я Сашке сказала, чтобы не трогала.
От неотвратимости наказания я ревела уже в голос.
На моё удивление родители не ругались, не отправляли в угол. Не было даже привычного папиного "Сашка, неси портупею". А просто тихо и спокойно было сказано: — Раз ты не думаешь о семье, не думаешь, что может быть и нам тоже хочется, а заботишься только о себе, то такая дочь нам не нужна.
Тут оживилась Зойка:
— Может нам её в интернат Чокана Валиханова сдать?
Я от ужаса прямо застыла. Это сейчас я знаю, что Чокан Валиханов — известный учёный и просветитель. А тогда это было страшное слово. Объясню, почему.
На границе между нашим обособленно стоявшем Северным городком, где жили семьи военнослужащих, и непосредственно городом Аягузом стоял огороженный высоким железным забором интернат Чокана Валиханова. Мы понимали, что это что-то типа детского дома, только для самых трудных подростков. И когда мы ходили в город, например, в магазин, а Зоя с девчонками в школу, то лысые большие и маленькие казахские мальчишки висели на этих заборах, обязывались и выкрикивали ругательства на казахском языке, кидались камнями. В общем, даже проходить мимо интерната Чокана Валиханова было жутко страшно.
И тут сестра заявляет такое! И папа тоже:
— Да, пожалуй, иди жить в интернат. Зачем нам такая эгоистка?
Самое страшное, что могло произойти произошло, я умоляла о прощении, но тщетно. Пошла в свою комнату, достала наш маленький чемоданчик. Его семья привезла с прежнего места службы — из Германии, где я родилась, и раньше сине-красные клетки на его боках, блестящие автоматические замки с маленькими ключиками вызывали у меня радость от предстоящего путешествия. А вот теперь…
Устав реветь, я молча складывала одежду, игрушки, раскраски и карандаши в чемодан, чтобы отправиться на верную гибель в интернат Чокана Валиханова. Зоя была тут же в комнате, и ей стало было меня жалко. Потом легли спать.
Утром я пораньше других встала, сама умылась, расчесалась, сделала хвостики. Надела своё красивое платье, навязала банты и села на кухне в ожидании. "Сейчас мама встанет, увидит, какая я красивая, и сама могу привести себя в порядок без напоминаний, и решит не отправлять меня в интернет", — крутились мысли в моей голове. Для верности я даже решила помыть оставшиеся с вечера чашки от чая.
На грохот в кухню зашла мама, от увиденного рассмеялась, и я поняла, что гроза миновала. Но этот урок запомнила на всю жизнь. Хотя мороженое по-прежнему люблю.
